Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Словно в растерянности матери и других женщин обрела девушка решимость. Она кинжалом разрезала намокшую от крови штанину и, страдая от смущения и неопытности, сделала перевязку; к счастью, пуля прошла навылет, не задев кости.
То была первая перевязка в ее жизни, но, закончив работу, она, сама того не подозревая, сказала фразу, которую говорят все санитарки:
— До свадьбы заживет!
Когда обстрел утих, беженцы с Рославльской улицы выбрались из траншеи и быстро, не оборачиваясь, зашагали по направлению к деревне Рябинки. Зарево освещало спины женщин. Иные тащили узлы с пожитками. Девочка с белыми косичками по-прежнему бежала вприпрыжку за матерью, уцепившись за ее подол, а старушка тащила свою икону.
— А нельзя у вас остаться? — попросила девушка, которая сделала перевязку. — В санитарках.
— При всем желании… — Максаков развел руками. — Вот, может, капитан разрешит…
Девушка обратилась с просьбой к капитану.
— Надобность имеется, — вздохнул капитан. — Но нет у меня такого права.
Она пыталась уговорить капитана, доказывала, что ей незачем эвакуироваться в тыл и, хотя санитарного образования у нее нет, хотя перевязку она сделала плохо, она научится, честное комсомольское слово, научится…
Максаков полулежал, прислонясь к стенке траншеи, прислушивался к разговору и смотрел на девушку. На глазах ее были слезы, слезы обиды. Ей не верят! Она снова полезла к себе за лифчик, достала платочек, развернула его и показала капитану документы. Вот комсомольский билет, правда, взносы не уплачены. Вот билет в библиотеку. Вот еще удостоверение. Она работала чертежницей в строительной конторе. А вот — эта самая повестка биржи труда…
— Ничем не могу помочь. — Капитан не стал смотреть документы. Он снова прильнул к стереотрубе. — Попробуйте узнать в нашем медсанбате. Может, там и примут. Молодчина, комсомольский билет сберегла. Наши эскулапы в лесочке расположились. Сразу за Рябинками. Там стрелку с красным крестом увидите. Слепа. За сгоревшим мостиком…
Девушка поблагодарила, выкарабкалась из траншеи и, уже перегнувшись вниз, молча и бережно пожала руку Максакову. Затем она круто повернулась и побежала догонять своих. Зарево осветило ее складную легкую фигуру. И светлые волосы, и платок, и короткое платье, и ноги были подсвечены розовым.
Превозмогая боль, Максаков встал и облокотился о стенку траншеи. Он долго смотрел вслед и все ждал, что она обернется, но она не обернулась.
На рассвете, когда батарея вошла в Ельню, город казался вымершим. Но по мере того как наступало утро, откуда-то из погребов, с чердаков, из подвалов, из глухих чуланов, подземелий и выкопанных в земле щелей выбегали жители. Они бросались навстречу освободителям, в радостном смятении пожимали им руки, и обнимали, и плакали, и говорили какие-то бессвязные ласковые слова, которые можно услышать только от близких людей после долгой и горькой разлуки.
Максакова увезли в госпиталь только на Другой день. Сперва он ехал на облучке зарядного ящика. Его изрядно растрясло, пока батарея двигалась по шоссе; нога разболелась, и тогда он улегся на охапке сена на сведенных станинах орудия. Он лежал в своей пахучей и тряской люльке, подолгу лежал с закрытыми глазами и при этом думал о вчерашней своей санитарке, девушке из Ельни. Вот было бы здорово встретить ее! Но это невозможно — не могла же она прийти в свой город раньше батареи! Лежа, он увидел на угловом доме синюю табличку: «Рославльская улица». Он порывисто приподнялся, облокотясь о слежавшееся сено. Он смотрел по сторонам во все глаза. Интересно, в каком из этих домиков она живет? Может быть, в том, под зеленой крышей и с резными наличниками на окнах? Или в этом, с которого взрывной волной сорвало прокопченную соломенную крышу?
Прошли дни, недели, уже их дивизия получила название Смоленской, уже Максаков вернулся из госпиталя, уже на его погоны слетела еще одна долгожданная звездочка, а мимолетное знакомство в траншее под Ельней не забывалось. Жаль, что он не спросил имени и фамилии, не узнал адреса и не дал ей номера своей полевой почты. Ведь она могла бы ему написать! Надо было набраться смелости и попросить: «Напишите мне когда-нибудь несколько слов». Ну а если бы он дал свой адрес, а письма все-таки не было бы? Безнадежное ожидание еще тяжелее одиночества…
Он по черточкам воссоздавал в памяти образ девушки, и ему очень, мешало то, что он не знает ее имени. Ясно только одно — ее не зовут Настенькой, поскольку это имя сестренки. Незнакомая девушка из Ельни обрела над ним сладкую, грустную и тревожную власть, власть, которую мы сами вручаем на фронте тем, кого любим, даже если любим только в мечтах, если придумали себе возлюбленную…
Все утро Максаков ждал появления в палатке медсестры, но, очевидно, впал снова в забытье и увидел ее, только когда она в своем белоснежном халате склонилась над ним, поправляя одеяло.
— А вы сегодня всю ночь воевали, — сказала сестра. — Сперва кричали «Огонь!» и про снаряды что-то. Потом какой-то прицел разбили. Фашистов матерными словами ругали. Совершенно неприлично! Вот не думала, что у вас такой запас ругательств. Куда до вас ельнинским плотникам и землекопам! Даже краснеть заставили.
Она погрозила пальцем, засмеялась, но тотчас же принялась деловито поправлять подушку.
— Ну как теперь, удобнее? Вот так, миленький, лучше будет…
Ему было так уютно, так хорошо, когда она сидела рядом. «Миленький»! — это она сама так его назвала, он не ослышался. Ах, если бы она только знала, ведь никто в жизни никогда не разговаривал с ним так! Если бы она сейчас вздумала измерить его пульс — наверное, решила бы, что он совсем, совсем тяжело раненный…
— Подушка в порядке, — вздохнул Максаков. — Лежать очень удобно. Но я другое неудобство испытываю. Более серьезное.
— Какое?
— Не знаю, как вас зовут, товарищ Нестерова.
— Ксана.
— Ксана, — повторил он с закрытыми глазами. — Красивое имя.
— По паспорту я Аксинья.
— Все равно мне нравится. Я вот придумываю сейчас и не могу придумать такое имя, которое осталось бы некрасивым, если бы было вашим.
— А вы тогда сказали свое имя? Вот видите! Все-таки мой первый пациент!
— Василий, — сказал Максаков со счастливой покорностью.
— Уже знаю. — Ксана рассмеялась и поднялась с табуретки. — В истории болезни прочитала. — Она расправила складки накрахмаленного халата. — Помощь никакая не требуется? — Она заправила под косынку выбившуюся на висок светлую прядь.
— Помогите мне отсюда выбраться.
— И не подумаю! Сколько Юрий Константинович прикажет — столько пролежите.
Ксана нахмурилась, совсем как хирург, и отвернулась.
Максаков прислушался к разговору у соседней койки, и его всего передернуло. Ксана точно так же, как и его, называла того бородатого
- Высота - Евгений Воробьев - Советская классическая проза
- Тень Земли: Дар - Андрей Репин - Исторические приключения / Прочее / Фэнтези
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Древние Боги - Дмитрий Анатольевич Русинов - Героическая фантастика / Прочее / Прочие приключения
- Вдалеке от дома родного - Вадим Пархоменко - О войне
- Начало шторма (СИ) - Дмитрий Геннадьевич Мазуров - Прочее / Фэнтези
- Люди нашего берега [Рассказы] - Юрий Рытхэу - Советская классическая проза
- Приказ: дойти до Амазонки - Игорь Берег - О войне
- Том 2. Брат океана. Живая вода - Алексей Кожевников - Советская классическая проза
- Берег. Тишина (сборник) - Юрий Бондарев - О войне